Где я?
Скрипач Фриц Крейслер и Рахманинов исполняли сонату Франка в «Карнеги-холл». Скрипач играл без нот и… вдруг память подвела его уже в первой части! Крейслер подошел ближе к пианисту и заглянул в ноты, пытаясь найти тот такт, где он мог бы «поймать» партнера.
— Где мы находимся?! Где мы находимся?! — отчаянно зашептал скрипач.
— В «Карнеги-холл», — не переставая играть, шепотом ответил Рахманинов.
Хоть подмигните!
На репетиции первой оперы Сергея Рахманинова «Алеко» к двадцатилетнему, еще никому не известному, автору подошел Чайковский и смущенно спросил:
— Я только что закончил двухактную оперу «Иоланта», которая недостаточно длинна, чтобы занять целый вечер. Вы не будете возражать, если она будет исполняться вместе с вашей оперой?
Потрясенный и счастливый Рахманинов не смог ответить и молчал, будто воды в рот набрал.
— Но если вы против… — начал Чайковский, не зная, как истолковать молчание молодого композитора.
— Он просто потерял дар речи, Петр Ильич, — подсказал кто-то.
Рахманинов в подтверждение усиленно закивал головой.
— Но я так и не понял, — засмеялся Чайковский, — против вы или нет. Если не можете говорить, то хоть подмигните…
Рахманинов так и сделал.
— Благодарю вас, кокетливый молодой человек, за оказанную мне честь, — совсем развеселился Петр Ильич.
Совсем не обиделся
Когда молодой Рахманинов вместе со своим другом Шаляпиным впервые появился у Л.Н. Толстого, у него от волнения дрожали колени. Шаляпин спел песню «Судьба» Рахманинова, затем композитор исполнил несколько своих произведений. Все слушатели были восхищены, грянули восторженные аплодисменты. Вдруг, словно по команде, все замерли, повернув головы в сторону Толстого, который выглядел мрачным и недовольным. Толстой не аплодировал. Перешли к чаю. Через какое-то время Толстой подходит к Рахманинову и возбужденно говорит: — Я все-таки должен вам сказать, как мне все это не нравится! Бетховен — это вздор! Пушкин, Лермонтов — тоже! Стоявшая рядом Софья Андреевна дотронулась до плеча композитора и прошептала:
— Не обращайте внимания, пожалуйста. И не противоречьте, Левочка не должен волноваться, это ему очень вредно.
Через какое-то время Толстой снова подходит к Рахманинову:
— Извините меня, пожалуйста, я старик. Я не хотел обидеть вас.
— Как я могу обижаться за себя, если не обиделся за Бетховена? — вздохнул Рахманинов, и с той поры ноги его не было у Толстого.
А я не слышал!
Рахманинов был человеком весьма бесстрашным, никогда не боялся сказать правду, даже в ущерб самому себе. Как-то в Швейцарии пианист Иосиф Левин пришел к нему и попросил совета:
— Сергей Васильевич, подскажите, как мне играть Первый концерт Бетховена, я его никогда не играл.
Всемирно знаменитый композитор и выдающийся концертирующий пианист развел руками:
— Какой совет я могу вам дать?… Вы его никогда не играли, а я его никогда слыхом не слыхивал…
Самые большие руки
Рахманинов обладал самым большим из всех пианистов охватом клавиш. Он мог сразу охватить двенадцать белых клавиш! А левой рукой Рахманинов свободно брал аккорд: до ми-бемоль соль до соль! Руки его были действительно большими, но изумительно красивыми, цвета слоновой кости, без вздувшихся вен, как у многих концертирующих пианистов, и без узлов на пальцах.
В конце жизни кнопки на ботинках Рахманинова (а именно ботинки на кнопках он любил носить), застегивала только жена, чтобы перед концертом, не дай бог, не был поврежден ноготь на пальце…
Руки Рахманинова. Фото: wikireading.ru
Обмен любезностями
Однажды Рахманинов получил письмо от некоего господина, в котором тот писал: «…Когда в „Карнеги-холл“ я остановил Вас, чтобы попросить огня, я не представлял, с кем разговаривал, но вскоре узнал Вас и взял вторую спичку в качестве сувенира». Пунктуальный Рахманинов ответил: «Благодарю Вас за письмо. Если бы я узнал раньше, что вы являетесь почитателем моего искусства, то без сомнения и всяческого сожаления я отдал бы Вам не только вторую спичку, но даже и всю коробку».
Ходячая пианола
Какой-то французской пианистке очень хотелось, чтобы ее прослушал Рахманинов. Наконец ей это удалось, и, явившись в его парижскую квартиру, она сыграла ему труднейший этюд Шопена без единой ошибки. Рахманинов внимательно выслушал исполнительницу, затем недовольно поднялся из кресла и произнес:
— Ради Бога, хотя бы одну ошибку!
Когда пианистка ушла, он пояснил:
— Это нечеловеческое исполнение, это же пианола какая-то, надо бы хотя бы раз ошибиться… было бы о чем поговорить. А так — хорошая пианола, — и, вздохнув, он безнадежно махнул рукой.
Зачем?..
Когда Рахманинов прибыл в Америку, один музыкальный критик удивленно спросил:
— Почему маэстро так скромно одевается?
— Меня все равно здесь никто не знает, — ответил Рахманинов.
Со временем композитор ничуть не изменил своих привычек.
И тот же критик через несколько лет снова спрашивает:
— Маэстро, ваши материальные обстоятельства значительно изменились к лучшему но лучше одеваться вы не стали.
— Зачем, ведь меня и так все знают, — пожал плечами Рахманинов.
Руки на миллион
Как-то раз, приехав на концерт в один американский город, чтобы избежать встречи с корреспондентами, Рахманинов вышел последним из опустевшего вагона и окольным путем прошел прямо к ожидавшей его машине.
Рахманинов не любил назойливых папарацци, преследовавших его во время концертных выступлений в Америке, Европе, дома, и сколько возможно старался их избегать. Однако возле гостиницы его уже ожидал фотограф с аппаратом наготове. Рахманинов почти бегом вошел в гостиницу, не дав возможности снять себя. Но когда композитор отправился обедать в ресторан, у его стола опять очутился человек с фотокамерой и принялся его снимать. Заслонив лицо ладонями, Сергей Васильевич сказал не без раздражения:
— Прошу вас, оставьте меня в покое, я не хочу сниматься…
Вечером, купив газету, он увидел свою фотографию. Лица, правда, не было видно, одни руки… Надпись под этим снимком гласила: «Руки, которые стоят миллион!»
Назидательная история
Известный пианист Иосиф Гофман написал Рахманинову восторженное письмо, где были такие строки: «Мой дорогой Премьер! Под „Премьером“ я разумею: первый из пианистов…»
Рахманинов тут же отозвался: «Дорогой Гофман, существует такой рассказ. Некогда в Париже жило много портных. Когда одному из них удалось снять лавку на улице, где не было ни одного портного, он написал на своей вывеске: «Лучший портной в Париже». Другой портной, открывший лавку на той же самой улице, уже вынужден был написать на вывеске: «Лучший портной на всем свете». Но что оставалось делать третьему портному, арендовавшему лавку между двумя первыми? Он написал скромно: «Лучший портной на этой улице». Ваша скромность дает вам полное право на этот титул: «Вы лучший на этой улице».
Сапожник
Периоды творческих сомнений у Рахманинова случались часто не после провалов, а наоборот, после особенно удачных концертов, и переживал он их мучительно.
Однажды, закончив выступление под бурный восторг публики, Рахманинов заперся в гримерке и долго никому не открывал. Когда дверь наконец-то отворилась, он никому не дал сказать и слова:
— Не говорите, ничего не говорите… Я сам знаю, что я не музыкант, а сапожник!..
Рахманинов с внучкой
Музыкант на 85%
Рахманинов часто повторял, что в нем восемьдесят пять процентов музыканта…
— А на что приходятся остальные пятнадцать? — спрашивали его.
— Ну, видите ли, я еще немножко и человек…
