Когда общество теряет ориентиры, растет спрос на предсказателей и тех, кто знает, как правильно, считает доктор психологических наук Александр Асмолов.
Запрос на ясность и предсказуемость в будущем означает, что люди потерялись в настоящем. Именно это мы сейчас и наблюдаем. Почему мы вдруг перестали понимать, что происходит, и куда двигаться дальше? Насколько сильно взвинтил градус непредсказуемости COVID-19? И что, собственно, с этим делать? Поговорили об этом с академиком, доктором психологических наук, директором Школы антропологии будущего РАНХиГС Александром Асмоловым.
Что происходит, и куда двигаться дальше?
— Когда в культуре происходит выплеск кассандр, которые предсказывают будущее, на самом деле мы хотим понять, что с нами происходит в настоящем. Любое прогнозирование будущего это трансформация «здесь и сейчас». Предвосхищение и конструирование будущего, распознавание его вариантов, — это то, что имеет прямое отношение к сегодняшнему дню.
Предсказатели были всегда, но наиболее желанными и запрашиваемыми они становились именно тогда, когда человечество превращалось в «ежика в тумане», каким оно является и сегодня. Поэтому буквально последние годы наметился бум исследователей, которые на этом специализируются.
Каждый раз, занимаясь поиском будущего, мы занимаемся конструированием сегодняшнего дня. И каждый раз сталкиваемся с тем, что рост неопределенности связан с ростом сложности жизни.
Почему произошел взрыв неопределенности? Один из ответов связан с тем, что порождаемые нами технологии становятся совсем другими. Сегодня даже больше, чем когда-либо, творя новые технологии, мы, в сущности, даже не знаем, что сотворили. Это технологии с особыми свойствами, которые раньше и представить то было непросто.
Взять к примеру искусственный интеллект. Вместе с тем, идет целый ряд серьезных экономических трансформаций, которые заставляют нас переходить от банальных, линейных схем мышления, которые психологи называют бихевиористскими (стимул — реакция), к предвосхищающим схемам.
— Вы говорите о том, что знать про будущее мы хотим, чтобы разобраться в настоящем. В какой момент и почему мы вдруг перестали понимать, что происходит?
— Если вы возьмете отрезок времени в 30-40 лет, то увидите, что в культуре, да и в экономике, мы все время оказывались в ситуации тех или иных предсказуемых рисков. Если вы помните, мы мыслили наше время, если говорить о стране и ее социально-экономическом развитии, пятилетками. Этот ритм существовал и в буквальном смысле касался поведения довольно больших социальных групп населения.
У людей как в прошлом, так и в позапрошлом веке, были определенные ориентиры, которые позволяли примерно точно прогнозировать, какая у них будет работа, какая у них будет, не побоюсь этого слова, зарплата. При этом, все это они предсказывали с невероятной точностью.
Если ты оканчивал вуз, ты четко понимал, что, например, пойдя работать лаборантом, в течение нескольких лет ты будешь получать зарплату 75 рублей в месяц. Если ты поднимешься в своих академических достижениях до кандидата наук, что бы ни происходило, зарплата будет 170 рублей в месяц, а если будешь просто ассистентом в вузе — 120 рублей. Если ты прыгнешь до доцента, зарплата поднимется до 200 рублей, а станешь профессором, начнешь получать по 320 рублей в месяц.
Я привожу эти банальные экономические показатели середины 1970-80-х годов, чтобы вы поняли, прочувствовали, что у людей были константы. Нам не нужно было заниматься вероятностным прогнозированием. У нас был четкий детерминистский прогноз. Сегодня, если вы заканчиваете психфак или журфак МГУ, это вовсе не значит, что вы станете психологом или журналистом.
Мир трансформировался. Избыток информации и новые скорости жизни изменили привычные ритмы до неузнаваемости. И если мы раньше точно знали, что поезд, ушедший из пункта «А» непременно должен прийти в пункт «Б», то сегодня эти линейные связи перестали срабатывать.
Произошла трансформация настоящего, а не только будущего. В нем возникло огромное множество непросчитываемых вариантов. Отсюда появился ценностный запрос на харрари и куртсвелов, которые говорят: мы придем и расскажем, что было завтра. Отсюда, собственно, и возникает потребность каким-то образом поработать с неопределеностью, и предсказать, какие необходимо будет совершать шаги в ближайшее время.
— Но если до этого марта, не понимая, куда мы движемся в общем, люди как-то планировали свое частное будущее, то пандемия, мне кажется, изменила вообще все. И если раньше неопределенность была фоном, то теперь стала стеной, в которую уперлись абсолютно все. Люди строили бизнес, планировали отпуск, собирались брать ипотеки и рожать детей. Но грянула эпидемия, и все вдруг увидели, что ничего нельзя предсказать даже на месяц вперед. Насколько вся эта история с коронаврусом повысила градус неопределенности?
— Действительно, если раньше неопределенность была фоном, то сегодня она стала фигурой. И здесь большую роль играют преадаптивные технологии. Как только наступает событие, которое нельзя предсказать, те вещи, которые еще вчера казались ненужными, избыточными, становятся востребованными и выходят на первый план. Онлайн-образование, онлайн-конференции, дистанционные экзамены.
— Вы говорили про пятилетки, к которым привыкла и которыми мыслила большая часть населения нашей страны. Сейчас, видимо, по старой памяти, чиновники пишут дорожные карты, которые на самом деле ничего нам не говорят о будущем и не являются каким-то гарантом. Но если новое поколение с неопределенностью справляется легко, то у людей постарше все же есть запрос на определенность. Кто должен его удовлетворить? Кто должен задать вектор и рассказать большой массе людей, у которых есть потребность в определенности, как правильно?
— Сегодня вы не найдете ни одного волшебника, который скажет: я знаю, как надо. На наших глазах разворачивается куда более грустная ситуация. Люди, которые называют себя государственными лидерами, занимаются имитацией. Они оказались в рабстве того, что мой друг экономист Александр Аузан называет эффектом колеи. Но главная беда правительства России заключается в том, что в колею попала не экономика страны. В колее оказалось мышление.
Схемы инерционного мышления, которыми владеют чиновники, уместны в детерминистском, несетевом мире. А мы живем в сетевом. Я уже вижу, как молодые ребята уже не ждут, когда приедет барин, и скажет, каким будет завтрашний день. Они сами делают свое завтра.
Мы все обладаем мультипотенциалом. Сегодня вы можете быть журналисткой, завтра выбрать какой-то иной путь. Но главное в том, что выбираете этот путь вы. Не придет никакой тьютор, ментор, диктатор и не скажет — «только так будет правильно». Сегодня в жизни выигрывают те, кто умеет делать выбор.
Беседовала Анна Семенец
